CASTLE.PRI.EE

Записи с меткой «физика»

В это время Европу заполонили бродячие фокусники. Эти шарлатаны брали кусок янтаря, прошепчут замогильным голосом заклинания «айн, цвай, драй», натирая янтарь об собственный парик, и – пожалуйста, мелкие бумажки замечутся между столом и этим камешком. Я, дескать, Великий Маг, Повелитель бумажек! Публика-дура верила и, трепеща, охотно расставалась со своими сбережениями.

Для коронованных особ – тунеядцев, которых такой дешёвкой было трудно удивить, они изобретали механизмы. Они позволяли увеличить силу магии. Например, стеклянный шар, который при вращении натирался о кожаные подушечки.

Первая придворная дама, временно наделялась, с помощью такого механизма, магической силой. Она осторожно протягивала свою белу ручку к чаше с легковоспламеняющейся жидкостью, и, вылетавшие магические искры, легко воспламеняли эту жидкость. При этом дама получала массу новых интересных ощущений и инстинктивно ахала от восторга.

Затем стали применять стеклянные диски, трущиеся о мех, что дало возможность подстраивать мелкие сюрпризы. Какой-нибудь гость двора дотрагивался до безобидной с виду вещицы, и – трах! — получал лёгкий шок. Пока гость приходил в себя, фрейлины успевали умереть от хохота. Со временем магическую силу увеличили настолько, что стало возможным выстроить длинную цепочку из взявшихся за руки гвардейцев и с большим удовольствием наблюдать за их гримасами.

Тут-то физики и спохватились. На их счастье в Королевском обществе был весьма кстати сделан феноменальный доклад – событие в мировой науке, почти целиком обязанное английскому климату, благоприятствующему всяческим ревматизмам; а в качестве соавтора здесь подвернулся естествоиспытатель Симмер.

Он испытывал естество следующим образом. Симмер носил две пары толстых шерстяных чулок. То-то был фейерверк, когда он снимал верхнюю пару! О чём он по всей науке и доложился. Учёные быстро разобрались, что во всех этих штучках-дрючках с искорками дело в электричестве.

Они выяснили, что электричеств существует два типа: «стеклянное» и «смоляное». И что молния – это обычное электрическое явление. Осознавши это, Бенджамин Франклин предложил установить громоотводы – хотя бы на пороховых складах. Дело это приживалось со скрипом – все знали, что молнии есть оружие Бога! Однако, нашёлся умник, который выставил над своим домом громоотвод в виде меча, торчащего в небо! На почве дремучего страха перед гневом божьим в городе началась такая паника, что бедного авантюриста даже отдали под суд.

Почему-то электричество сначала считали жидкостями, как и теплоту. Хотя, с другой стороны, куда деваться? Электричество или газ, или твёрдое тело, или – жидкость. Кулон установил, что больше всего этой жидкости содержится в кошачьем мехе. Вскоре, завидев его, кошки с дикими воплями устраивались подальше и повыше. Кулон проделал великолепную серию экспериментов и обнаружил, что электрические капельки взаимодействуют по закону, сильно смахивающему на закон всемирного тяготения.

Тем временем сделал свое открытие и Луиджи Гальвани. Однажды он потребовал, чтобы для вкушания лягушачьих лапок ему подали серебряный ножичек и платиновую вилочку. Официант, предвкушая развлечение, сразу согласился. Едва Гальвани ткнул свои орудия в лапки лягушки, как этот деликатес сделал попытку сигануть из тарелки. Гальвани обомлел: «Что это такое?» Официант, давясь от смеха, объяснил ему: «Да Вы же их просто гальванизируете, сеньор!» Так родилась электрофизиология…

Гальвани благодаря поставленным опытам сделал вывод, по тем временам ошеломляющий – у лягушки есть «животное электричество», как и у электрического ската. Алессандро Вольта возразил ему: «Причём здесь лягушки, дело в двух разных металлах!» В доказательство своих слов Вольта продемонстрировал изящный опыт, в котором он остроумно использовал, вместо лягушки, собственный язык.

Гальвани, чтобы доказать свою правоту, учинил над лягушкой такое, что препарированный образец трепыхался уже без прикосновений всяких там металлов. Тогда Вольта изобрёл свой знаменитый столб – источник контактного напряжения.

Борьба между «гальванианцами» и «вольтианцами» продолжалась ещё довольно долго. И только В.И.Ленин впоследствии установил, что, без диалектического подхода к вопросу, чушь пороли и те, и другие.

Вольта, чтобы отметить своё открытие, пригласил на кружку пива своих заграничных друзей – Ома и Ампера. Выпив изрядно пива, они решили сочинить какую-нибудь формулу.

— Только что-нибудь попроще,- взмолился Ом,- а то я от радости плохо соображаю.
— Не беда,- сказал Вольта,- один Ампер чего стоит!
— Один Ампер чего стоит? — задумчиво повторил Ампер. — А вот чего стоит один Ампер! – воскликнул он и набросал свой вариантец.
— Вот это да! — выдохнул Вольта. — Но как же мы назовем этот – без преувеличения сказать – закон?

И здесь-то, к сожалению, друзья начали ссорится. В итоге решили тянуть жребий, и Ому, как обычно, повезло.

Между тем Эрстед уже давно обращал внимание, что во время гроз пахнет, как озоном, так и крупными открытиями. Он собрал богатую статистику случаев перемагничивания стрелки компаса вследствие удара молнии. Итог одного из таких случаев и является сюжетом знаменитой картины И. Репина «Приплыли».

Эрстед воскликнул: «Но, позвольте, господа, ведь молния – это электричество, а компас – это магнит! Значит, электричество и магнетизм как-то связаны?»

Ампер живо откликнулся: «Конечно связаны. Причём очень плотно. Весь ваш магнетизм – это и есть электричество!»

Эрстед похолодел: «Как это?»

Ампер чуть-чуть подумал и объяснил: «Понимаете, электрический ток – это движение электричества, а магнетизм – это просто кольцевые токи, только и всего».

Эрстед осторожно заметил: «Но я надеюсь, что под кольцевыми токами Вы подразумеваете всего лишь токи по кольцевым проводникам, или это орбитальное движение электронов в атомах?»

Ампер загадочно улыбнулся: «Разумеется. Зачем забегать вперёд?» И подумал: «Ещё в 21-ом веке учёные будут гадать, что такое электричество и электроны».

Краткое изложение отрывка из книги «С чего начинается физика» А.А. Гришаева.

Историю пишут победители, а переписывают – подлецы …

«Здесь покоится сэр Исаак Ньютон, который с почти божественной силой разума первый объяснил, с помощью математического метода движения, форму планет, пути комет, приливы океанов. … Да возрадуются смертные, что среди них жило такое украшение рода человеческого (Надпись на могиле Исаака Ньютона).

Имеется другая версия того, что представлял из себя Исаак Ньютон. Молодые годы он посвятил алхимии, зрелые – теологии, а ближе к старости занимался грязными интригами. Они и принесли ему высокие административные посты при Королевском Дворе.

Стивен Хокинг в 1988 году издал книгу под названием «Краткая история времени». Она была переведена на 33 языка и вышла общим тиражом свыше 10 миллионов экземпляров. Стивен Хокинг пишет: «Исаака Ньютона сложно назвать симпатичным человеком. Широкую известность получили его дурные отношения с коллегами. Последние годы своей жизни он провёл в основном в скандальных спорах».

Ньютон поссорился с королевским астрономом Джоном Флемстидом, который раньше снабжал Ньютона данными для его «Математических начал». Теперь задерживал информацию, которая требовалась Ньютону.

Ньютон возмутился таким положением, и сам включил себя в руководство Королевской обсерватории. После этого, он начал добиваться срочной публикации результатов. В конце концов, ему удалось заполучить работу Флемстида.

Ньютон договорился о её публикации со смертельным врагом Флемстида, Эдмондом Галлеем. Однако Флемстид передал дело в суд, который принял решение в его пользу, запретив распространение украденной работы.

Ньютона разозлило это решение. Чтобы отомстить Флемстиду, он убрал в более поздних изданиях «Начал» все ссылки на работы Флемстида. Почти все статьи в защиту Ньютона были написаны им самим и лишь опубликованы под именами его друзей!

Более серьёзный спор разгорелся у Ньютона с немецким философом Готфридом Лейбницем. Однако Лейбниц совершил ошибку, обратившись в Королевское общество с просьбой разрешить противоречие. Ньютон, будучи президентом Общества, назначил для разбора дела «честную» комиссию. Она была составлена целиком из друзей Ньютона! Кроме того, Ньютон сам написал отчёт комиссии. Он заставил Общество его опубликовать, официально обвинив, таким образом, Лейбница в плагиате.

Чтобы добить Лейбница, Ньютон анонимно опубликовал краткий пересказ этого отчёта в журнале Королевского общества. Говорят, что после смерти Лейбница, Ньютон сказал, что получил большое удовлетворение оттого, что «разбил сердце Лейбница».

Ньютон принял активное участие в антикатолическом движении сначала в университете, а затем в парламенте. За это он был вознаграждён назначением на доходную должность хранителя Королевского монетного двора. Здесь он с успехом применил своё коварство и желчность. Он успешно провёл кампанию по борьбе с фальшивомонетчиками и даже отправил на виселицу нескольких человек».

На Западе существуют глубокие исследования деятельности Ньютона, проведённые Вестфолом, Холлом, Хернивеллом, Розенфельдом и другими. Они отвели на вопрос: «Кем в действительности был в науке Ньютон?» Согласно их мнения, он был злобным монстром, исчадием ада.

«Математические начала натуральной философии» Ньютона возникли как будто бы из мрака. Отсутствуют черновые наброски, или план этой огромной рукописи. Между тем в его архивах хранятся десятки тысяч набросков алхимических и теологических работ, которые Ньютон многократно начинал писать, но потом бросал.

В «Началах», как и в его «Оптике», затронуто множество тем, которые живо обсуждались тогдашними исследователями природы. Однако со временем все физические работы того периода были забыты или даже намеренно уничтожены. Это было сделано, чтобы создать впечатление, что был лишь один физик – Ньютон.

Сейчас известны имена выдающихся учёных, которых Ньютон интеллектуально обокрал, морально или даже физически уничтожил. Затем вычеркнули их имена из истории науки. Однако истинное положение вещей постепенно становится достоянием мировой общественности.

Существуют свидетельства о сильных шизофренических сдвигах, наблюдавшихся у Ньютона. Подозревают, что этот психический кризис наступил под действием случившегося у него в доме пожара, когда сгорели его какие-то важные рукописи. Выдвигалась другая версия, что это следствие отравления Ньютона ртутью во время его алхимических опытов.

Версию нервно-психического расстройства подтверждают его сумасбродные письма, посланные им своим друзьям и знакомым. Посмотрим на письменные подтверждения этого.

Христин Гюйгенс пишет в своём дневнике: «Шотландец, сообщил мне, что 18 месяцев тому назад знаменитый геометр Исаак Ньютон впал в сумасшествие по причине усиленных занятий или же чрезмерного огорчения от потери, вследствие пожара, своей химической лаборатории и нескольких рукописей… он сделал некоторые заявления, которые указывали на повреждение умственных способностей. Он был сразу взят на попечение своих друзей, которые заперли его у него в доме и лечили. В настоящее время он настолько поправил своё здоровье, что начал понимать свои «Начала» …».

Ньютон написал Пепису: «Сэр, спустя некоторое время после того, как г-н Миллингтон передал мне Ваше послание, он убедительно просил меня повидать Вас, когда я в следующий раз буду в Лондоне. Мне это было неприятно. Однако по его настоянию я согласился, без раздумий, так как я чрезвычайно расстроен запутанным положением, в которое попал.

Все эти двенадцать месяцев я плохо ел и спал, но и пропало прежнее спокойствие и прежние связи мыслей. Я никогда не намеревался получить что-нибудь через Вас или по милости короля Якова. Я чувствую, что должен отделаться от знакомства с Вами и никогда впредь не видеть ни Вас, ни остальных своих друзей, если только я смогу потихоньку от них ускользнуть.

Прошу прощения за то, что сказал, что не хочу более видеть Вас, и остаюсь Вашим смиреннейшим и покорнейшим слугою. И. Ньютон».

Пепис написал в Кембридж письмо Миллингтону и спросил его, что стряслось с их общим знакомым. Тот ответил: «Я встретил Ньютона. Прежде чем я сам его просил, он сказал мне, что написал Вам очень странное письмо, которое его очень смущает. Он прибавил, что находился в раздражённом состоянии, с больной головой и был без сна почти пять ночей подряд.

Ньютон просит при случае передать Вам это и попросить Вас его извинить. Он чувствует себя теперь хорошо, хотя боюсь, что он находится ещё в состоянии некоторой меланхолии. Думаю, отсутствуют основания подозревать, что его разум вообще тронут, и надеюсь, что он этого избежит».

Однако другие письма Ньютона говорят нам о том, что психическое расстройство продолжало прогрессировать. Это была патология шизофренического типа, сопровождающаяся нарушением ритма сна и бодрствования. Это нарушение ритмов, при нормальном состоянии психики, обходится без умственного расстройства.

Письма, написанные Ньютоном, пропитаны желчной злостью, безпокойством, подозрительностью, отчуждённостью. Иногда, он желал своим знакомым и друзьям – смерти.

Содержание писем было далеко от логики и малосвязанно, что однозначно свидетельствовало о помешательстве человека, который их написал.
Злость к людям, особенно, к женщинам, постоянная раздражительность распространялась на всех, в том числе и на его коллег по цеху науки. Ньютон впадал в ярость даже в случае намёка на возражение.

Всякий аргументированный довод против его теории он рассматривал как выпад лично против него. Он моментально ссорился со своим оппонентом и старался всячески расправиться с ним путём моральной дискредитации и даже физического устранения.

Гюйгенс написал секретарю Королевского общества: «… Видя, что он столь ревностно относится к своей доктрине, я отказываюсь общаться с ним». Араго в своих «Биографиях» писал: «Ньютон нервно воспринимал критику. Суд других считал оскорблением. Кто прочитает его полемику с Пардиесом, Гуком, Гюйгенсом и Лейбницем, тот согласится с моим мнением и найдёт в ней объяснение многих странных обстоятельств».

Ньютон издавал свои труды, лишь дождавшись смерти тех, у кого он позаимствовал материалы. Например, он выжидал, пока Гук умрёт, ибо большая часть оптических экспериментов и выводов из них была либо подсказана, либо выполнена его наставником. «Оптика» Ньютона – это образец путаного сочинения, в котором его автор, отовсюду надёргал сведений, без указания своей собственной модели оптических явлений.

Краткое изложение статьи Олега Акимова.

Вскоре с британских берегов грянул гимн «Боже, короля храни!» – это началась эпоха Ньютона. Наконец-то Европа узнала, как сказал поэт, «что может собственных Невтонов английская земля рождать».

Такое отставание, с весомым вкладом англичан в науку, объяснялось довольно просто. Дело в том, что английские пэры, используя выгоды географического положения страны (приводившие к труднодоступности для всяких там комиссий по правам человека), широко практиковали телесные наказания в начальных и средних учебных заведениях.

Причём это дело было обязательное. Перемены между уроками так и назывались: малая порка, большая порка. Посещаемость этих перемен строго контролировалась. Бедные великобританские ребятишки переживали, нервничали и отставали в развитии от своих континентальных сверстников.

Пройдя сквозь эти мытарства подросткового периода, Ньютон сказал себе: «Вот что, сэр. Всё, что Вы будете писать, Вы будете писать на века, учтите это». Представляете, как самодисциплинируют такие речи! Но вот беда: когда пишешь на века, то почему-то остро воспринимаешь критику по поводу этой писанины.

Физики, познакомившиеся с его трудами, словно сговорившись, срывались с цепи. Каждый норовил раскритиковать Ньютона, или оспорить его приоритет. Это был настоящий кошмар. Особенно старались Гук и Гюйгенс. Только успеет Ньютон доложиться о своих наблюдениях на темы корпускулярной оптики, как эта парочка проходимцев тут же лезет со своими волновыми теориями. Забывая, что их время ещё только должно прийти.

Только Ньютон пришлет в Королевское общество рукопись с изложением закона всемирного тяготения, так сразу Гук заявит, что именно об этом он в свое время и писал в письме Ньютону. Из-за этого-то Королевские общественники задержали публикацию знаменитых ньютоновских «Математических начал натуральной философии», сославшись на напряженку с финансами!

Так и остался бы талант в безвестности. Однако, всё тот же Галлей, выкроил время между наблюдениями своей кометы, и первое издание «Начал», назло всем бюрократам, вышло на его средства.

Тут-то притихшая Европа и поняла, что шуточки закончились – началась классическая физика. Причем до физиков лишь много позже дошло, чтобы писать на века, надо всего лишь описывать явления. И оставить попытки их объяснять с помощью каких-нибудь там физических моделей. Учёные радовались: «Выходит, наше дело – описать, а остальное – от Бога!»

А ведь в свое время Ньютону привиделся сам Блаженный Августин. Он его предостерёг: «Юноша, Вы больно честолюбивы, можете дров наломать. В моих Откровениях есть кое-что о Пространстве, Времени и Тяготении.

Храни Вас Господь от того, чтобы писать об этих тайнах всуе, то есть без понятия, забавляясь с голой математикой! Ибо после Вас, эти забавы могут зайти так далеко, что Вы останетесь без успокоения, даже под могильной плитой в Вестминстерском Аббатстве!» Но вмешался доктор, добрейший человек, он определил: «Лёгкое переутомление».

Отметим, что Ньютон «почти божественным разумом» первый доказал, с факелом математики, движение планет, пути комет и приливы океанов. Он исследовал различие световых лучей и появляющиеся при этом различные свойства цветов, о чём ранее отсутстовало даже понятие.

Прилежный, мудрый и верный истолкователь природы, древности и св. писания, он утверждал своей философией величие всемогущего Бога. Своим нравом он выражал евангельскую простоту. Пусть смертные радуются, что существовало такое украшение рода человеческого.

Одним из первых обрадовался такому украшению Эйлер, решивший механику изложить на языке математического анализа. Он заявил: «Благодаря ему только и можно достигнуть полного понимания вещей». Но одному ему пришлось туговато. Тут подоспела подмога в лицах Лагранжа и Гамильтона. Лагранж подбивал бабки: «Тот, кто любит мат.анализ, с удовольствием увидит, что механика становится новым разделом анализа, и будет мне благодарен…».

Так как Лагранж и Гамильтон были математиками, то из их затеи вышло сплошное безпутство. Подход к делу у этих помощников оказался настолько формальным, что их творческое наследие называют Лагранжев формализм и Гамильтонов формализм – воистину, как шило в мешке утаить!

Кстати, о названиях творческих наследий. Окрестить новое явление – дело тонкое. Отказ от осторожного подхода, может привести «к чреватым последствиям»! Так, наиболее дальновидные физики ограничиваются словом «эффект». Но иные, гоняясь за славой, дают повод для всяческих кривотолков. Возьмет обыватель учебник, и что же он там увидит? Что Зееман и Штарк – расщепились, Допплер – уширился, Раман, Рэлей, а также Мандельштам на пару с Бриллюэном – рассеялись, Ландау – затух, ну а Лэмб исхитрился сдвинуться и провалиться.

Что же касается Лапласа, то с этой стороны у него был полный ажур, ведь он имел потрясающий аналитический ум. Вы только представьте: к учению Ньютона – да приложить такой аналитический ум! Успехи в небесной механике и астрономии были просто грандиозны. Поэтому понятно отвращение Лапласа к путающимся под ногами лженаукам, особенно к астрологии – наиболее ему близкой.

Почти в каждом своём печатном труде Лаплас прохаживался по её адресу, причем в выражениях, весьма сильных по меркам той романтической эпохи. Как-то раз группа астрологов, обидевшись на очередную его выходку, пришла к одному из самых уважаемых своих корифеев. Они пожаловались: «Уж больно Лаплас допекает. Обзывает всяко-разно… Скажи, Учитель, что нам делать?» И сказал тот: «У Лапласа свой Путь, а у вас – свой. Но рано или поздно все Пути сходятся. Вы спрашиваете, что вам делать – делайте своё дело». С тем и ушли они…

А Пути, о которых шла речь, сошлись. Это произошло, когда Лаплас, доведя до логического завершения свои аналитические построения, сформулировал то, что впоследствии назвали его детерминизмом. Он звучал так: «Для разума, который для какого-нибудь данного момента знал бы все силы, действующие в природе, и относительное расположение её составных частей, …будущее, как и прошлое, было бы… перед глазами». Астрологи изумились: «Ёлки-палки, так и мы о том же талдычим! О, как же прав был наш Учитель!»

Краткое изложение отрывка из книги «С чего начинается физика» А.А. Гришаева.

После учреждения Академий, почти наступила эпоха полного процветания. Однако Ферма из принципа всё испортил. Он прицепился к модели, с помощью которой Декарт объяснял хорошо известное преломление света. Декарт считал скорость света безконечной. Для объяснения преломления манипулировал продольной и поперечной составляющими этой скорости.

Ферма засомневался в безконечности света, а к преломлению у него возникли вопрсы. Ферма любил создавать и преодолевать трудности. Вот как лихо он выкрутился. Ферма направился обедать, и как бычно, срезал путь через газон. Его осенила идея, согласно которой, природа всегда действует по кратчайшему пути. Это справедливо и для случая преломления, если под «кратчайшестью» здесь понимать максимальную легкость, т.е. наименьшее сопротивление.

Пришлось Ферма критически переосмыслить безконечность скорости света. Это позволило ему сформулировать свой принцип: свет – сачок, из всех возможных путей идёт по пути, который можно пройти в кратчайшее время. Добавив к этому гипотезу о том, что скорость света в среде постоянна и уменьшается с увеличением плотности среды.

Ферма вывел закон преломления и остолбенел: его формула совпадала с формулой Декарта! Радостный, он сразу же помчался к картезианцам и на одном дыхании всё им вывалил. Но те, вместо того, чтобы подпрыгнуть от радости, процедили: «Позвольте Вам заметить, что ваш принцип подразумевает, что свет ведёт себя сознательно. Он, попав на границу раздела сред, должен заранее знать, как преломляться, чтобы затратить наименьшее время. Что Вы на это скажете?»

Ошеломленный Ферма поплёлся восвояси, и думал: «Вот что я на это скажу. Ещё в начале двадцать первого века физики будут искать ответ на это возражение». Однако другое объяснение отсутствовало, и принцип Ферма появился в физике.

Словно по волшебству, тут же появились астрономические данные в пользу конечности скорости света. Сначала отличился Олаф Ремер. Удивительно, но в литературе существует много версий того, как это ему удалось. Больше всего поражает своей проницательностью версия авторов советского учебника по физике для средней школы, конца 70-х годов.

Там говорится, что Ремер, наблюдая затмения спутника Юпитера, заметил, что при вхождении в тень, спутник казался слегка красным, а при появлении из тени – слегка фиолетовым. Дальше, Ремеру осталось совсем плевое дело – понять, что это буйство красок вызывается, вместо ошибок наблюдения, конечностью скорости света. Ещё требовалось сообразить, как эту скорость рассчитать. Всё это, по мнению авторов учебника – пустяк, даже для последнего советского двоечника.

Поэтому весьма странно, что такая элементарщина встретила поначалу жуткое сопротивление в научных кругах. Даже Кассини, который инициировал наблюдения спутников Юпитера, публично снял с себя ответственность за выводы Ремера. Лишь Галлей, в промежутке между наблюдениями своей кометы, вступился за Ремера

Чуть позже, востроглазый Брэдли утёр нос Кассини. Он придумал, что скорость света, идущего от звёзд, векторно складывается с орбитальной скоростью Земли. Это назвали астрономической аберрацией. Разе такое поведение скорости света допустимо для величины, называющей себя безконечной. Так что картезианцам уже можно было заявлять о самороспуске.

Краткое изложение отрывка из книги «С чего начинается физика» А.А. Гришаева.

Между тем учёные подобрались к эпохальному событию в мировой истории. До этого они оповещали друг друга о своих достижениях в частной переписке или личных беседах. В общем, процветала келейность. Если же кто-то из учёных издавал книгу, то она издавалась без предварительной научной цензуры

Можете себе представить ужас учёных, увидевших книгу, на которой отсутствовал штамп «Одобрено Министерством просвещения». Особенно страдал от этого широкий круг читателей, пытавшихся заниматься самообразованием с помощью подобной литературы. Ознакомившись с трудами пары авторов, такой читатель затруднялся выбрать, кому же из них верить, и процесс самообразования безславно заканчивался.

Всё что это сопровождалось обидными для учёных выражениями, типа: «Сначала между собой договоритесь, а потом народу мозги пудрите!» В конце концов глас народа был услышан теми, кто несение света знаний в этот самый народ считали своим долгом (платил учёным). Пришлось этим светочам прислушаться к просьбам трудящихся. Вот тогда пустила корешки подлинная наука! Логично, кто платит, тот и решает, кого публиковать, а кому отказать. Они учредили Академии!

Это были уже безспорно научные заведения. Судите сами – если кто-нибудь желал опубликоваться, то он должен был отослать свой опус в Академию (в трёх экземплярах, почерк красивый, исправления запрещены). Самые компетентные учёные принимали решение – стоит это публиковать (делиться доходами) или запретить. Их стали называть академики.

Причём одними из первых завели этот порядок англичане, издавна славившиеся своей консервативностью. Остальные раскачивались дольше. Так наконец-то на смену анархии, царившей в публикациях, пришла демократия – потому что должности академиков были выборные.

Правда, на первый раз просто собиралась инициативная группа, да и объявляла себя академиками, чего уж там. Но зато дальше, вплоть до наших дней, все было очень демократично – ну, сами знаете, всё по-родственному.

Первые из этих демократов быстренько провели в жизнь то, что называется неписаными законами науки. Главный из них – объективность и ещё раз объективность, а что сверх того, то от лукавого.

Поясню, что такое объективность. Выходят двое из трактира.
— Смотри,- говорит один,- две луны!
— Что ты,- возражает другой,- это два месяца!
— А, чёрт с ними. Ты меня уважаешь?
— Уважаю.
— И я себя уважаю! Стало быть, я – уважаемый!

На этом типичном примере легко видеть, что у спорного высказывания отсутствует возможность быть объективным. Тогда как безспорное всегда характеризует объективный факт. Но настоящему ученому мало придерживаться объективности, т.е. безспорности. Ещё от него требуется логичность мышления.

Это совсем просто. Всего-то и делов, чтобы каждое твоё последующее умозаключение железно вытекало из предыдущего. Правда, раскручивая эту цепочку в обратном порядке, доберёшься до самого первого умозаключения, у которого отсутствует исток. Сразу возникнет глупый вопрос – как же так, братцы-логики?

Отвечаем: расслабьтесь, такой вариант тоже был продуман – самые первые умозаключения называются аксиомами. Их следует принимать без доказательств, т.е. на веру, что тоже вполне логично.

Краткое изложение отрывка из книги «С чего начинается физика» А.А. Гришаева.

Много столетий философы, да и натурфилософы жили в ужасе перед пустотой. Как говорил Аристотель: «Пустоты боится даже природа». Возможно, на почве этого ужаса родилось пожелание «чтоб тебе пусто было».

Наконец нашлась лихая головушка, хозяином которой оказался Торричелли. Этот смельчак разработал изящный метод опустошения. Он рассудил, что если взять пробирку, заполненную ртутью, перевернуть её в чашечку со ртутью же и убрать пальчик, прикрывающий отверстие, то ртуть из пробирки вытечет.

Торричелли подумал: «Зачем мелочиться». Он взял длинную, с метр, пробирку – чтобы получилось побольше пустоты. Когда пальчик был убран, ртуть и в самом деле потекла, но издевательски остановилась на высоте «локтя с четвертью и еще одного пальца» над уровнем в чашечке. Так появилась «торричеллиева пустота». Торричелли пожал плечами и подумал: «Хм. Тоже мне, природа. Нашла чего бояться».

Узнав об этом прорыве, Паскаль тоже осмелел и, собравшись с духом, повторил опыт Торричелли. И тоже удачно, без особо тяжёлых последствий. Из последствий же средней тяжести можно отметить визит к Паскалю одного священника, имя которого, к сожалению, история умалчивает.

Этот служитель культа свято руководствовался догматом об отсутствии пустоты. Поэтому для объяснения явления Торричелли он выдвинул интересную гипотезу: ртуть-де является жидкостью «ненастоящей», не знающей, куда ей идти – вверх или вниз.

«Хорошо, святой отец,- подыграл ему Паскаль и задал вопрос «на засыпку».
— Какую же жидкость Вы считаете настоящей?» В ответ на это святой отец рубанул: «In vino veritas». Паскаль пошёл навстречу пожеланиям священника. Он решил проделать опыт с «настоящей жидкостью».

К тому времени последний флорентийский водопроводчик уже знал, что всасывающие насосы могут поднять воду максимум на двадцать локтей. Пришлось Паскалю для реализации своей задумки заказать пробирочку длиной этак метров в одиннадцать с половиной.

Стеклодувы, выслушав заказ, обменялись многозначительными взглядами, перемигнулись и на всякий случай потребовали деньги вперёд. Пробирочка была еще тёплой, когда Паскаль начал заполнять её вином.

Между стеклодувами, случившимися присутствовать на этом антиалкогольном мероприятии, произошёл следующий разговор. Один мастеровой шепнул: «Я сразу понял, что у него не все дома, но, главное – уплачено». Другой возмутился: «Это я сразу понял, а ты – уже опосля меня!»

Слово за слово, сами понимаете; приоритет – дело серьёзное. Поговорили, в общем. Глядя на их разукрашенные физиономии, Паскаль вдруг особенно остро осознал, что природа никогда не отдаёт свои тайны без боя.

Вот так натурфилософы поняли, что атмосфера давит. Потом они догадались, как нужно отвечать на издевательский вопрос: «Почему же мы не чувствуем этого давления?» Отвечать нужно так: «Потому что привыкли».

А тем временем инженеры уже раскидывали мозгами – как можно извлечь из такого потрясающего открытия какую-нибудь практическую пользу. Ведь мало наизобретать всяких насосов, надо ж еще сообразить – что бы этакое с их помощью накачать или, наоборот, откачать.

Самым шустро соображающим по этой части оказался Герике, бургомистр Магдебурга, который подарил миру знаменитые магдебургские полушария. Когда напустили в эти полушария вакуум, их, безрезультатно, пытались растащить восемь пар лошадей. Для чистоты эксперимента этих бедняг захлестали до полусмерти.

Краткое изложение отрывка из книги «С чего начинается физика» А.А. Гришаева.

P.S. Однако, какую-то пользу этот опыт сослужил. В 20-ом веке исследователь Поздняков пришёл к выводу, что кислород и азот (загадка для учёных) находятся в воздухе в определённой устойчивой (по крайней мере, в физическом отношении) связи, определяемой молекулярным притяжением этих двух частей. Пространство между ртутью и верхним концом стеклянного сосуда содержит вместо торричеллиевой пустоты, «пружинку» растянутых молекулярных связей воздуха.

Когда воздух выкачивается из какого-либо замкнутого пространства, то происходит процесс, обратный сжатию воздуха, то есть растягивание его молекулярных связей. Затрачиваемая при этом внешняя энергия превращается в кинетическую энергию растянутых, подобно пружине, молекулярных связей воздуха, стремящихся занять прежнее положение. Энергия этих растянутых связей может достигать колоссальной силы, по крайней мере, такой, как при его сжатии.

P.P.S. «А воз и ныне там». 21-й век на дворе, а учёные продолжают верить в наличие пустоты, то есть вакуума.

Согласно истории, в жизни науки были периоды бурного расцвета и сна, который длился столетиями. Например, такое наблюдалось в истории географических открытий.

В физике тоже был долгий период застоя. За несколько столетий с великим трудом изобрели всего лишь компас да очки. Однако Леонардо да Винчи исправил положение. Он буквально возродил изобретательство (из-за этого было дано имя эпохе Возрождения).

Леонардо да Винчи усовершенствований или изобрёл: цепные и ремённые передачи, карданное соединение, различные виды сцепления, станки для производства напильников и чеканки монет, ткацкие механизмы, диковинные музыкальные инструменты, землечерпалки и землеройные машины, подшипники качения, а также многое другое.

Исследователи его деятельности утверждают, что работала команда изобретателей. Однако возможно, что Леонардо да Винчи лишь вспоминал то, что существовало ранее. Среди его идей: парашют, планер и винтокрылый летательный аппарат. Вероятно, современники его считали колдуном или сумасшедшим. Можете представить, этот сумасшедший, помимо занятий ботаникой, зоологией, анатомией, химией, ещё и рисовал!

Странно, что у него отсутствовали патенты. Вся эта музыка началась уже при Эдисоне, который считается великим изобретателем, за то, что изобрёл «Способ получения денежек, в основе которого лежит прикарманивание изобретений». А до той поры у изобретателя сберегалась масса полезного времени.

Это было очень на руку Леонардо. Он работал так: сделает набросок, как курица лапой, затем накарябает рядышком пару пояснительных слов – вот тебе и готово очередное изобретение. Посмотрели бы мы на него сейчас. Например, он изобрёл свой кардан. Сейчас ему пришлось бы оформлять заявку, сочинять формулу изобретения, заполнять акт экспертизы, да ещё, чего доброго, проводить патентный поиск!

Краткое изложение отрывка из книги «С чего начинается физика» А.А. Гришаева.

Историю физики обычно начинают с времён античности, когда расцветала Древняя Греция. Интересно, как может расцветать местность, где отсутствует в достаточном количестве еда и полезные ископаемые. Там может расцветать только пиратство.

Могли бы начать историю физики с Индии или Китая. Они ведь в древности тоже расцветали. Возможно, это связано с тем, что там с самого начала преобладал восточный подход к жизни. То есть подход совершенно антинаучный. Судите сами, ну как это можно: уметь с двух шагов перемахивать через трёхэтажные пагоды, видеть с закрытыми глазами, да ещё сквозь стены, дробить кулаками горные породы. Кроме того, они отказались от участия в Олимпийских играх. Последнее, возможно, связано с тем, что игры придумали лишь в 19 веке.

Вспомним, что у древних греков на любой род занятий были боги –покровители. Как на созидание: любовь, искусства и ремесла, так и на разрушение: пьянку, военное дело, плутовство и торговлю.

Только любителям мудрости, т.е. философам, приходилось туго. Боги решили, что знания – умножают скорбь (сейчас многие люди с ними согласны). Поэтому бездействовали из этих гуманных соображений. Например, Афина, богиня войны, числилась также богиней мудрости по совместительству, да и то чисто номинально, чтобы заткнуть дыру в штатном расписании! Так и повелось: подлинный философ – всегда самоучка.

Деятельность этих самоучек, пущенная на самотёк, при каждом удобном случае обхахатывалась до упаду. Чего стоит, например, случай, когда самоучка, званый на пир, ознакомил сотрапезников со своим убеждением, что «всё на свете состоит из воды». Это что же получается: и финиковая бормотуха, что ли, – чистая вода? Ему заявили: «Ну ты парень, даёшь».

Впрочем, заблуждения остальных самоучек, считавших, что всё состоит из воздуха, или же, напротив, из огня, были менее очевидны. Это давало богатейшую почву для дискуссий. И вот весь этот разгул плюрализма зарубил на корню Демокрит. Он произнёс следующую историческую речь. «Слушал я вас, слушал, — начал он издалека — И понял — Толпа философов затаила дыхание — Ну и чудаки же вы все! Всё на свете – состоит из атомов!» Его сразу зауважали.

Иначе относились к Сократу. Этот тип умудрился защитить докторскую по философии, всего лишь на своём коронном откровении «Я знаю, что ничего не знаю». Тут, наоборот, сомневаешься, знаешь ли ты хоть что-нибудь! А Сократ, видите ли, всё знает. Интуиция у него, видите ли хорошая.

Странно, но античные философы вопреки всему умудрились сформулировать основные положения теоретической физики! Вот, вникайте. Во-первых, в мире есть только атомы и пустота. Во-вторых, пустота отсутствует, потому что природа её боится. В-третьих, атомы неделимы и неизменны, в-четвертых, всё течёт и всё изменяется. Конечно, они там ещё много чего сформулировали, но всё это – была загадка для современников, а тем боле – потомкам. Все решили, что это наивные заблуждения.

Да, строг суд истории, горе-теоретики! Впрочем, попадались в античном мире и практики. Виртуозом прикладной физики был, например, Архимед. Так, очень здорово он приложил её к короне царя Гиерона. Этот владыка перестал есть, пить и спать. Он заподозрил, что мастер утаил часть золота, отпущенного на корону.

Архимед радостно ему докладывал: «Государь! Тут вот какая эврика получается. В твоей великолепной короне золота больше, чем нужно». Этот плут, очевидно, добавил из своих собственных запасов. Но Гиерон опасался подхалимов, так что мастера пришлось умертвить.

В свободное от госзаказов время Архимед увлекался изобретательской и рационализаторской деятельностью. Этот греческий Кулибин сильно упрощал жизнь жителей своего города с помощью «простых механизмов» – винтов, блоков и т.п.

К сожалению, захватническая политика Рима вынуждала Архимеда тратить своё рабочее время и на такую безтолковщину, как милитаризация науки. Он разработал различные модификации катапульт оперативно-тактического назначения, а также ряд других приспособлений оборонительного характера.

Одно из таких приспособлений было основано на том, что римляне были без понятия о законе Архимеда и поэтому делали свои боевые корабли из дерева. За это они и поплатились в один из погожих деньков. Архимед надоумил воинов дружно направлять на корабли солнечные зайчики от своих отполированных щитов. Таким образом он сжёг весь неприятельский флот.

Погиб Архимед от меча наёмного убийцы прямо на своём рабочем месте. Он тогда был занят расчётами примитивного лазера, который по тем временам, однако, был бы выдающимся достижением.

Своим инженерно-техническим творчеством прославился также Герон Александрийский. Например, он склепал забавную игрушку. Её, одни специалисты называют прообразом паровой турбины, а другие – прототипом турбореактивного двигателя.

В действительности этот турбопарогенератор представлял из себя присобаченный к котлу металлический шар с двумя хитроумно изогнутыми отводными трубочками. Когда залитая в котёл вода доводилась до кипения, пар со свистом выходил через трубочки, и шар вращался, ошпаривая всех поблизости, кто зазевался.

Герон считается также пионером автоматики. Он изобрёл автомат для продажи святой воды. Представляете, опусти в щель монетку, и знай только успевай подставить посуду. Ох, что только жаждавшие вытворяли, чтобы обмануть эту железяку и приобщиться к святости безплатно. И стучали по ней кулаками (авось сработает), и бросали в щель всякую гадость, и молились всем своим богам. Все было безполезно, ведь – это машина.

Более того, Герон Александрийский обошёлся без так называемой «защиты от дурака» – возврата монет. Ты, к примеру, бросаешь свой тугрик, а водичка-то – тю-тю. Покупатели глухо роптали. Царь понял, что тёмным народным массам ещё рано осваивать такую автоматику. Он высочайше повелел «демонтировать эту фиговину». Заодно мудро прекратил финансирование работ по созданию следующей модификации – для продажи бормотухи. Так был надолго приостановлен прогресс в этой области.

Что же касается Древнего Рима, то, увы, он задыхался от роскоши и был озабочен лишь сохранением трещавшей по всем швам империи. Чего же можно было ждать от его науки? Даже варварам было сложно причинить ей ущерб.

Краткое изложение отрывка из книги «С чего начинается физика» А.А. Гришаева.

В стародавние времена, о которых старожилы теперь уже забыли, в физике разбирались лишь жрецы. Они были умными и хитрыми, поэтому скрывали свои знания от трудового народа.

Однако, отдельные свидетельства об этих знаниях до нас дошли. Взять хотя бы египетские пирамиды. В них ювелирно подогнаны друг к другу огромные тяжёлые каменные блоки. Специалисты до сих пор чешут затылки, прикидывая, сколько сот тысяч рабов потребовалось для возведения этого чуда света. И сколько миллионов рабов требовалось, чтобы прокормить этих рабочих.

Египетский археолог Захи Хавасс заявил: «В Египте сохранилось более 100 пирамид, самой известной из которых стала пирамида Хеопса высотой 137 м. Предназначение большинства этих сооружений – служить усыпальницами для фараонов». Специалистам нужно было начать с другого – подумать, какой умный человек будет выбрасывать средства на ветер. Разве, что все фараоны были идиотами.

А все было гораздо проще. Ставили опалубку, заливали туда специальный раствор на основе ила из Нила. Когда бетон схватывался, то опалубку разбирали, ставили рядышком следующую, и так далее. Для этого достаточно, вместо сотен тысяч рабов, всего пары бригад шабашников. Одни строили внутренние помещения, другие засыпали их песком и возводили стены пирамиды.

Где же тут физика, спросите Вы. Первое – песок, заключённый в пирамиды, перестал засыпать каналы. Физика продолжилась, когда государственная комиссия, прежде чем перерезать красную ленточку, произвела обмеры пирамид. Вероятно, для того, чтобы выяснить, может быть, эти ударники пустили часть бетона налево. Фараон, когда ему доложили о результатах этих замеров, почти помер, но выжил.

Дело в том, что в размерах пирамиды скрываются число «пи», расстояние от Земли до Солнца, полярный радиус Земли, масса Земли, Солнца и Луны, а также главные фундаментальные константы и периоды полураспада отдельных радиоактивных изотопов.

Вспомним, что техническую документацию на пирамиды готовили жрецы! Вот и судите теперь, разбирались ли они в физике. Впрочем, эти жрецы были скромняги. Они отказались давать физическим законам свои имена, поэтому их имена для нас загадка.

Краткое изложение отрывка из книги «С чего начинается физика» А.А. Гришаева.

P.S. Илон Маск сообщил своей 37-миллионной аудитории в Twitter, что древние каменные сооружения Египта – построили инопланетяне. Египетские власти пригласили бизнесмена в страну лично убедиться, что пирамиды построили люди.

Как Ломоносов бежал впереди паровоза.

Ломоносов понимал, что в любимом отечестве безполезно пытаться получить настоящее образование. Цари-батюшки да царицы-матушки отказывали народу в просвещении. А те жалкие крохи, которые выделялись на это дело из казны, оседали в кошелях у мафии иностранных проходимцев, выдававших себя за крупных специалистов.

Ломоносову захотелось в Марбург. Проходимцы его напутствовали: «Поезжай-поезжай, милок». Известно, каково нашему брату приходится за границей. Хорошо ещё, он взял с собой домашних заготовок – на первое время хватило, а дальше уже как-то втянулся, привык.

В стране, где всё продавалось и покупалось, нос на улицу опасно было высовывать. Токмо и оставалось, что дни и ночи напролет грызть гранит науки. Чем Ломоносов и доводил профессоров до крайней степени изумления. Они с трудом подбирали русские слова: «Ну ты, Михаэль, даёшь!» А на своем языке добавляли: «Ну как нам понять русскую душу?».

Итогом всех этих издевательств явилось то, что Ломоносов стал понимать природу лучше, чем любой теперешний академик. Если сомневаетесь, то поищите в его трудах поставленные вопросы, на которые он только собирался дать ответы, но смерть помешала. Если найдется академик, который, хотя бы на один из них, ответит, то с радостью возьму свои слова обратно.

Научное творчество Ломоносова очень раздражало отечественных и импортных умников. Умничанье – это характерная черта тупиковых времён. Они начались ещё до Ломоносова и продолжаются и по сей день. В это время работы пишутся так, чтобы они были «понятны только специалистам». При этом специалистом считается тот, кто делает вид, что они ему понятны.

Ломоносов заявил им: «Зачем умничать. Природа весьма проста. Что этому противоречит, должно быть отвергнуто». И его слова подтверждались делом. Он разоблачал теории умников, и излагал свое разумение буквально «на пальцах».

Он понял, что свет является процессом передачи колебательного движения частичек материи посредством волн в эфире. Однако, авторитет Ньютона был слишком велик. Поэтому Юнг да Френель подхватили крамолу Ломоносова о волновой теории света лишь спустя полвека. Пройдёт ещё столько же и она стала господствующей.

Попутно, Ломоносов разгромил ещё и концепцию теплорода. Он заявил, что количество теплоты в теле определяется интенсивностью вращательного движения составляющих его частиц. Следовательно, должна существовать «крайняя степень холода». Спустя столетие, целая плеяда блистательных физиков – Кельвин, Больцман, Клаузиус, Максвелл – пришла к аналогичным выводам.

Сегодня редко кто скажет, что же сделал Ломоносов, как великий физик. В этом он сам виноват, зачем бежал впереди паровоза. Нужно было идти вровень с развитием официальной науки и подождать сотню лет.

Всё было распрекрасно в калориметрическом методе, но Ломоносов начал задавать дурацкие вопросы. Этот метод с самого начала был основан на ключевом постулате о том, что теплотворная материя способна перетекать только от более нагретых тел к менее нагретым. А ведь могли бы и подумать, прежде чем постулировать. Если этот ключевой постулат верен, то со временем температуры всех тел выровняются – и, как говорится, аминь. Впрочем, если кто и додумался бы, то ему резонно возразили бы, что Божий замысел исключает такую глупость. И на этом все бы успокоились.

Словом, концепция теплотворной материи в науке уютно пригрелась. Поэтому наш Ломоносов, со своей деревенской простотой, эту идиллию нарушил. В «Размышлениях о причине теплоты и холода» он сформулировал причину теплоты, которая заключается «во внутреннем движении» частичек тела. И сделал вывод: «должна существовать наибольшая и последняя степень холода, состоящая в полном покое частичек». Сегодня используется более высоконаучный термин – «абсолютный нуль температуры». Однако забыли уточнить, что это дело рук Ломоносова.

Он имел нахальство разгромить концепцию теплотворной материи! Ломоносов писал, что у философов отсутствует понятие «чем именно теплотворная материя вдруг загоняется в нагреваемые тела». Он спрашивал: «Каким образом в самую холодную зиму, когда всюду лютый мороз, …порох, зажжённый малейшей внезапно проскочившей искрою, вспыхивает вдруг огромным пламенем. Откуда и в силу какой удивительной способности материя эта собирается в один момент времени?»

Умникам ещё только предстояло придумать методы квантовой механики. Иначе они бы придумали какую-нибудь «редукцию тепловой функции». Хотя при «средневековом мракобесии» считалось мало приличным так откровенно идиотничать. Это стало обычным делом лишь в ХХ веке. Ждать было ещё долго…

Тем временем, Ломоносов разобрался следующим заблуждением – насчёт весомости «теплотворной материи». Он заявил: «Философами, а особенно химиками, принимается, что этот блуждающий огонь показывает своё присутствие в телах увеличением объёма их, и увеличением веса. Роберт Бойль доказал на опыте, что тела увеличиваются в весе при обжигании».

Однако Роберт Бойль начудил. При обжигании металла, на нём образуется окалина, и вес образца увеличивается. Это происходит за счёт вещества, присоединённого в результате окислительной реакции. Ломоносов утверждал: «Хотя окалины, удалённые из огня, сохраняют приобретённый вес даже на самом лютом морозе, однако у них отсутствует какой-нибудь избыток теплоты. Следовательно, при процессе обжигания к телам присоединяется какая-то материя, отличная от огня… Далее, металлические окалины, восстановленные до металлов, теряют приобретённый вес. … восстановление, так же, как и прокаливание, производится тем же – даже более сильным – огнём».

Чтобы убедиться в этом, Ломоносов проделал ещё и контрольные «опыты в заплавленных накрепко стеклянных сосудах, чтобы исследовать, прибывает ли вес металлов от чистого жару. Оными опытами нашлось, что славного Роберта Бойля мнение ложно, ибо без пропускания внешнего воздуха вес сожженного металла остаётся в одной мере».

Эти убийственные доводы опровергали учение о теплотворной материи. Это понимали даже подмастерья в химических лабораториях. Но академические мэтры отказали в правоте Ломоносову. Они мудро хранили гробовое молчание. Мэтры прикидывали: «Что ему можно возразить? Как может быть такое, что мы все дураки, а он один – гений». Причём эта мысль навязчиво приходила во все академические головы. Внешне это проявлялось как мировой заговор.

Однако это были честнейшие и благороднейшие люди. Как на подбор – один другого честнее и благороднее. Честный на честном ехал и благородным погонял. Взять хотя бы Эйлера, который считался другом Ломоносова. Когда Парижская Академия наук объявила конкурс на лучшую работу о природе теплоты, то он выиграл конкурс и получил премию. Эйлер, уже после Ломоносова, в представленной работе писал: «То, что теплота заключается в некотором движении малых частиц тела, теперь уже достаточно ясно».

Но этот случай с Эйлером был исключением. Остальные «честные и благородные» помалкивали и терпеливо ожидали кончины Ломоносова. И лишь после этого, выждав для верности ещё чуть-чуть, они снова завели свою шарманку про теплотворную материю.

Академические мэтры отказывались признавать правоту Ломоносова. Вот если бы он сделал какую-нибудь малость, например, разоблачил бы заблуждения одного Бойля. Тогда был бы сейчас в учебниках закон Ломоносова-Бойля. А Ломоносов увлёкся и перелопатил всю тогдашнюю науку. Согласитесь, разве можно писать в учебниках «первый закон Ломоносова», «второй закон Ломоносова» и т.д. Ведь счёт идёт на многие десятки! Ученики запутаются!

Свежие экспериментальные факты, которые можно было истолковать в духе теплотворной материи, прошли «на ура». Например, естествоиспытатели смешивали такое-то количество холодной воды с таким-то количеством горячей и определяли результирующую температуру смеси. Опыт подтверждал формулу Рихмана: значение температуры было средним взвешенным. В частном случае, при равных количествах холодной и горячей воды, оно было средним арифметическим.

Расслабившись, химик Блэк, а затем ещё и химик Вильке, затеяли проверить формулу Рихмана для случая смешивания горячей воды со льдом, вместо холодной воды. Они были уверены, что в точке плавления «что лёд, что вода – одна лабуда». Результат вышел, сегодня это можно точно сказать, совершенно умопомрачительный. Конечная температура воды для случая исходных равных весов льда при ноле градусов Цельсия и воды при 70 градусах Цельсия повергла их в шок. Она оказалась равной 0, вместо средне арифметического. Умопомрачительно?

Умы помрачились настолько, что создали концепцию о «скрытой теплоте плавления льда». По этой концепции, для расплавления льда нужно нагреть его до температуры плавления. Для этого потребуется сообщить ему определённое количество теплотворной материи в соответствии с его теплоёмкостью. Однако, ещё потребуется сообщить ему дополнительное огромное количество теплотворной материи, которая пойдёт на само плавление.

Правда, при плавлении температура льда остаётся постоянной и термометры отказываются регистрировать эту дополнительную теплотворную материю. Поэтому теплоту плавления и назвали «скрытой». И «нашли» численное значение его скрытой теплоты плавления. Чтобы результаты оказались правдивее, академики решили, что количество теплоты в природе сохраняется. Это бредовое допущение позволило подтвердить наличие теплотворной материи. Ей приписали такое специфическое свойство, как отсутствие веса. И вышел у них теплотворный флюид без веса, для которого подобрали меткое название: теплород. И стало у них всё краше прежнего.

Краткое изложение отрывка из книги «С чего начинается физика» А.А. Гришаева.