CASTLE.PRI.EE

«Ванька Жуков, девятилетний мальчик, отданный три месяца тому назад в ученье к сапожнику Аляхину … Ванька вздохнул, умокнул перо и продолжал писать: «А вчерась мне была выволочка. Хозяин выволок меня за волосья на двор и отчесал шпандырем за то, что я качал ихнего ребятёнка в люльке и по нечаянности заснул. А на неделе хозяйка велела мне почистить селёдку, а я начал с хвоста, а она взяла селёдку и ейной мордой начала меня в харю тыкать. Подмастерья надо мной насмехаются, посылают в кабак за водкой и велят красть у хозяев огурцы, а хозяин бьёт чем попадя» (А. П. Чехов. Ванька).

В русских и карельских волостях в конце XIX века среди детей была популярна игра «Котя, котя, продай дитя». Эта детская забава была связана с жизненной ситуацией, в конце XIX — начале XX века детей покупали и продавали.

Даже во второй половине ХХ столетия от сельских жителей можно было услышать рассказы о том, как местные купцы помимо дров, сена, дичи поставляли в Петербург и живой товар. Они собирали малолетних детей у бедняков, обременённых большими семьями и отвозили их в столицу, где детский труд был широко востребован.

Обычно, ребёнок считался «готовым» к отправке в город в 10 лет. Но родители старались, по возможности, отсрочить уход мальчика из семьи до 12—13, а девочки — 13—14 лет.

На первой неделе Великого поста сотни подвод, в каждой из которых размещалось от трёх до десяти детей, тянулись по крепкому насту из Олонецкой губернии в столицу. Петербургский писатель М. А. Круковский написал цикл очерков «Маленькие люди». Один из них — «Приключение Сеньки» — рисует историю крестьянского мальчика, отданного отцом за пять рублей в Петербург. «У крестьян Олонецкого края, — писал Круковский, — во многих прионежских деревушках существует малоразумный, безсердечный обычай посылать детей в Петербург и отдавать их мелким торговцам в услужение, «в обучение» как говорит народ».

Нужда заставляла крестьянина принять такое решение. Семья избавлялась от лишнего рта, надеясь в будущем получать от «бурлака» (так крестьяне называли проживающих и зарабатывающих «на стороне») денежную помощь.

Торговля детьми, скупка и доставка в Петербург дешёвой рабочей силы становилась специализацией отдельных крестьян-промышленников, которых в быту именовали «извозчиками» или «рядчиками». Во второй половине ХIХ века поставкой детей в Петербург успешно занимался крестьянин Федор Тавлинец, проживавший в деревне Погост Рыпушкальской волости. За 20 лет он отправил в столицу около 300 крестьянских детей. Там он устраивал их в ремесленные заведения, заключал контракт с ремесленниками на обучение и получал вознаграждение за поставку учеников. О его деятельности властям стало известно, когда «извозчик», нарушая договорённости, попытался уклониться от передачи части вырученных денег родителям.

Мальчиков обычно просили разместить в магазины, а девочек — в модные мастерские. Родители снабжали ребёнка одеждой и провизией на дорогу. С момента увоза судьба детей всецело зависела от возницы–промышленника. «Извозчик» получал деньги лишь с того человека, которому отдавал в обучение ребёнка.

За каждого ребёнка, сданного в учение на 4—5 лет, «извозчик» получал от 5 до 10 рублей. При увеличении срока обучения цена возрастала. Она в значительной степени зависела от внешних данных, состояния здоровья и расторопности малолетнего работника. Лавочник или хозяин мастерской оформлял ребёнку вид на жительство, обеспечивал его одеждой и питанием, получая взамен право всевластно им распоряжаться. Скупщики отдавали родителям сумму в 2-4 раза меньшую, чем они получали за ребёнка.

Масштабы торговли детьми в конце XIX века, по мнению современников, приобретали громадные размеры. Круковский рисовал удручающую картину, наблюдавшуюся при появлении скупщика ранней весной: «Стоны, крики, плач, иной раз — ругань слышны тогда на улицах безмолвных деревень, матери с бою отдают своих сыновей, дети отказываются ехать на чужбину». Закон требовал обязательного согласия ребёнка, отдаваемого в обучение ремеслу, или «в услужение»: «Не могут быть отданы дети родителями без собственного их согласия…». На деле же интересы детей игнорировались. Чтобы закрепить свою власть над ребёнком, покупатели брали от родителей долговую расписку.

Крестьян заставляла расставаться со своими детьми бедность и уверения «извозчика», что в городе ребёнок будет определён «на хорошее место». По наблюдениям чиновников, священников, учителей каждый отец, имевший нескольких детей, мечтал отправить одного из них в столицу.

Однако, детям было сложно быстро привыкнуть к новым условиям жизни в городе. Многие по разным причинам уходили от хозяев, вынуждены были скитаться. В рапорте уездного исправника Олонецкому губернатору в конце ХIХ века было зафиксировано, что отданные в учение, а по сути дела проданные в Петербург, дети «подчас полунагие в зимнее время, прибывают разными путями на родину».

Охрана детского труда законодательно распространялась лишь на крупное производство, где надзор за исполнением законов осуществляла фабричная инспекция. Ремесленные и торговые заведения оказывались вне этой сферы. Законодательно нижний предел возраста поступления в ученичество – отсутствовал. На практике обычно нарушались и установленные «Уставом о промышленности» ограничения (с 6 утра до 6 вечера) продолжительности рабочего дня учеников. Условия жизни, в которых оказывались подростки, толкали их на преступления. Треть всех правонарушений, совершаемых малолетними в начале ХХ века (а это были в основном кражи, вызванные голодом), приходилась на учеников ремесленных мастерских.
Многие из оказавшихся в столице детей вскоре оказывались «на дне» петербургской жизни. О них инспектор народных училищ С. Лосев писал: «В то же время, когда Великим постом в Петербург направляются из Олонецкой губернии подводы с живым товаром, из Петербурга бредут по деревням и сёлам пешком, побираясь Христовым именем, оборванные, с испитыми лицами и горящими глазами, часто пьяные, смиренные при просьбе милостыни и нахальные в случае отказа в ней, молодые парни и зрелые мужчины, изведавшие петербургское «ученье» в мастерских, петербургскую жизнь…».

То же происходило в Москве. Временную работу найти было очень сложно. У человека в лохмотьях, истощённого, без документов, но желающего честно трудиться, практически отсутствовали шансы на получение места. Это ломало людей нравственно и физически. Они попадали на Хитров рынок, где становились профессиональными «стрелками». Вновь приучить таких людей трудиться, вернуть их обществу было сверхсложной задачей.
С детства оторванные от крестьянского труда, эти люди, возвращаясь в деревню, разлагающе воздействовали на односельчан.

Впрочем, было много молодых людей, которые «удержались на плаву», адаптировались к городской жизни. Они стремились вернуться в деревню в «городском» костюме, вызывавшем почёт и уважение сверстников. Как правило, первым делом подросток покупал галоши, которые по возвращении в деревню одевал при каждом удобном случае. Затем, если позволяли средства, приобретались лакированные сапоги, часы, пиджак, яркий шарф.

Наиболее удачливые и предприимчивые «выученики Петербурга», сумевшие разбогатеть и даже стать хозяевами собственных заведений, были, конечно, малочисленны. Их визитной карточкой на родине становился большой красивый дом, в котором жили родственники и куда время от времени наезжал хозяин. Слава и капиталы этих людей являлись веским аргументом для крестьянина, отправлявшего своего ребёнка в столицу.

В 1894 году в Томске была запущена фабрика известных и удачливых купцов братьев Кухтериных. Люди встали в очередь на новую фабрику, пытались пристроить сюда ребятишек на набивку коробков, хотя детский труд здесь был официально запрещён.

На фабрике Кухтериных работало около 400 рабочих: мужчины, женщины и дети. Многие дети начинали работать в 7-8 лет. Дети набивали коробки спичками. Норма для детей – набить 400 коробков. Набивать надо было аккуратно, так как за каждую упавшую спичку взымали штраф. Также взымали штраф за плохое отношение к машинам, станкам, инструментам 9от 15 копеек до 1 рубля). В то время коробка спичек стоила 9 копеек. Работали по 12-14 часов с перерывом на полдник и обед.

Из архивных источников известно, что весной с началом таяния снега у симских рабочих забирали детей в возрасте от 12 до 16 лет и отправляли на Бакальские рудники. Там их селили в казармах и заставляли дробить руду. Каждому ребёнку давали урок — за день надробить и свезти на склад 50 пудов и получали они всего по 3 копейки в день.

Вот как пишет об этом первый гидрограф Ладоги, полковник корпуса флотских штурманов А.П. Андреев в своём труде «Ладожское озеро»: «Во всём руднике не только что песни, но и голоса не слышно: стук молотка какой-то глухой, все мертвенно-могильно! … Ночник масляный и висит на палке, воткнутой в щель стены; подле него висит маленькая берестяная котомка с каким-то съедобным запасом. Под ногами валяются доски, поленья, куски руды — обстановка незавидная!.. подле этой шахты есть здание, где множество мальчиков разбивают на мелкие куски вынутую из шахты руду и ее сортируют …».

Перепись 1864 г. зафиксировала применение и детского труда — 23% детей до 14 лет имели какое-либо занятие: 0,1% были заняты в государственной службе (были писцами); 1,5% в торговле (торговали, либо состояли купеческими приказчиками, конторщиками); 3,3% занимались различными ремёслами (больше всего было портных, сапожников, столяров, плотников, папиросников, скорняков, маляров, но были и мясники, каменщики, печники, прядильщики и др.); домашней прислугой, подёнщиками и чернорабочими числилось 8,3% подростков до 14 лет; и больше всего — 9,8% были заняты домашним хозяйством, огородничеством и т.п.

В России закон 1 июня 1882 г. устанавливал запрет на работу детей до 12 лет, для детей 12-15 лет ограничивал время работы 8 часами в день (притом максимум 4 часа без перерыва), запрещал ночную (от 9 часов вечера до 5 часов утра), воскресную работу, а также применение детского труда во вредных производствах.

Владельцы предприятий должны были «предоставлять возможность» детям, у которых отсутствовало свидетельство об окончании по меньшей мере одноклассного народного училища или приравниваемого к нему учебного заведения, посещать школы 3 часа в день или 18 часов неделю.

Сначала была введена оговорка о том, что его действие будет ограничено лишь фабриками. Затем отсрочили его ввод на год (до 1 мая 1884 года), причём еще два года по разрешению министра финансов допускались «в случае надобности» работа детей 10-12 лет и ночная работа (менее 4 часов) детей 12-15 лет.

Законы 1882 и 1885 гг. имели значение временных правил с последующей доработкой. Но законопроект, внесённый в 1890 году, уже ослаблял значение первоначальных законов. Малолетних рабочих отныне могли, «когда по роду производств это окажется нужным», привлекать к работе 9 часов в две смены по 4,5 часа. В стеклянном производстве разрешалось даже ставить малолетних на 6 часов ночной работы.

Законодательно ночное время было сокращено до промежутка с 10 часов вечера до 4 часов утра. Закон «Об изменении постановлений о работе малолетних, подростков и лиц женского пола на фабриках, заводах и мануфактурах и о распространении правил о работе и обучении малолетних на ремесленные заведения» был принят Государственным советом и высочайше утверждён 24 апреля 1890 г.

У человека, пришедшего в лохмотьях искать работу, отсутствует способность к самостоятельному труду. Для такого индивидуума единственным спасением была бы рабочая колония вдали от города. Человеку же, только что лишившемуся работы, вполне может помочь городской дом трудолюбия.

Практически все дома трудолюбия состояли на дотации у государства или частных благотворителей. Средняя доплата для покрытия расходов Дома составляла 20-26 копеек в день на человека. Приходили в основном люди, у которых отсутствовала квалификация. Их труд был низкооплачиваемым, например, щипание пеньки, изготовление бумажных мешков, конвертов, тюфяков из мочал и волоса, трепание пакли. Часть домов трудолюбия, постепенно превращались в дома призрения. Заработок чернорабочего в мастерских составлял от 5 до 15 копеек в день. Работы по уборке улиц и на свалках отходов оплачивались дороже, но таких заказов было мало.

Существовали дома трудолюбия и для детей — в Херсоне, Ярославле, Яренске. Херсонское Общество вообще считало, что подобные учреждения требуются в первую очередь именно «для подрастающего поколения, чтобы дать ему правильное воспитание с самого детства и искоренить развившееся в городе нищенство и попрошайничество детей». В Ярославле в 1891 году местный Комитет призрения малоимущих открыл картонажно-переплётную мастерскую для беднейших детей, чтобы отвлечь их от нищенства. При ней была дешёвая столовая. За работу дети получали 5 — 8 копеек в день. Оставаться в Доме они могли от одного месяца до года. К 1898 году в России было уже 130 домов трудолюбия.

В Московском работном доме были и доставленные полицией дети и подростки, которых в 1913 году перевели в заведение, получившее название приюта имени доктора Гааза. В детском отделении приюта воспитывались беспризорники в возрасте до 10 лет. Были здесь и ясли для детей рабочих дома трудолюбия и работного дома.

В праздничные и воскресные дни большая часть призреваемых отдыхала. В свободное от работы время желающие могли пользоваться библиотекой и брать книги в спальню, где грамотные читали их вслух для остальных. Желающие могли участвовать в драматических постановках.

Меры, предпринимаемые благотворительными обществами и правительством, были весьма продуманными и носили целенаправленный характер. Однако, у них отсутствовала возможность решить проблему нищеты и безработицы в целом.

Краткое изложение статьи блогера steampunker «Котя, котя, продай дитя».
https://steampunker.ru/blog/answers/6264.html#cut

Комментарии запрещены.